* * *

Вместе со своим дядей и Нерубиным Шура ожидала пар в Саратове. По ту сторону Волги, за мостом, на широком зеленом лугу, высились такие же мачты и помост, как в Клайпеде, только значительно меньших размеров. Пологий берег был заполнен сегодня бесчисленными тракторами и автомашинами. Хладнокровный, неторопливый Нерубин в десятый раз объяснял трактористам, как прицеплять электростатический невод и как подъезжать к мачтам. На автомашинах, скучая, сидели бригады «оркестрантов», обняв свои громоздкие свистки и барабаны. Изредка кто-нибудь от скуки включал инструмент, и тогда, пугая коров на выгоне, по широкому полю разносился пронзительный свист или яростный львиный рык.

— Довольно объяснять уже, — говорил тракторист с перевязанной щекой Стоим здесь с самого утра. Давайте дождь! Легко ли его везти ночью? Дороги, сами знаете, какие.

Сердитая старушка в черном платке, размахивая барабанной палкой, похожей на булаву, громко говорила окружающим:

— В старое время проще было — попы дождем заведовали. У нас поп Афанасий — большой мастак насчет дождя. Бывало, пойдем крестным ходом, только вынесем икону за околицу — глядь, и накрапывает. А нынче заявку эту подавай в сельсовет, трактор гони в город, жди здесь… У меня сын летчик, я ему сказала в прошлом месяце — он мне запросто привез и опять привезет.

Шура, волнуясь, металась между полем и конторой тучепровода.

— Позвоните, пожалуйста, — просила она дежурную телефонистку каждые пять минут — Ну, где они там застряли?

Телефонистка, снисходительно улыбаясь, крутила ручку телефона.

— Татищево прошли, — докладывала она — Алло! Алло! Курдюм, у вас есть облака? Есть? Великолепно! Алло! Алло! Разбойщина! Разбойщина, вы меня слышите?

— Еще полчаса, еще целых полчаса!.. — томилась Шура. И опять она выбегала на улицу, где Нерубин твердил тому же самому трактористу:

— Зеленый канат цепляешь за правое верхнее кольцо, красный — за левое верхнее кольцо. Лесом будешь ехать — берегись деревьев. Ветра опасайся — лучше пережди, если будет ветер.

Тракторист переступал с ноги на ногу, морщился не то от скуки, не то от зубной боли.

— Давайте уж. Как стихи, помню. Давайте скорее!

Шура опять бежала в контору:

— Голубушка, позвоните, пожалуйста, в Разбойщину. Что они там тучи держат? Успеют еще попользоваться!

Плотный пар был еще километрах в пятнадцати от Саратова, а Нерубин уже заметил легкий туман, курившийся между мачтами, и вдруг, прервав наставления, закричал страшным голосом:

— Что стоишь! Заводи!

Оказалось не так легко справиться с неводом. Четыре раза Нерубин с трактористом меняли положение, прежде чем удалось им установить сеть между мачтами. Через несколько минут в неводе уже стлался белесоватый туман.

— Видишь, — говорила Шура трактористу, — видишь, как хорошо ложится! Видишь, какое чудесное отталкивание!

А тракторист ничуть не разделял ее восторгов, смотрел недоумевающим взглядом. «И это твоя туча? Только-то!» выражал его взгляд.

Первый электростатический невод наполнялся двадцать две минуты, но едва успели завести второй, раздался гул, и на мосту показались клубящиеся пары, вскипающие по всей электромагнитной трассе. Казалось, где-то, под водой, шел со страшной скоростью поезд… Свистящие клубы пара в несколько секунд наполнили невод, трактор с трудом вывез его, и пока подъехал следующий, весь воздух над лугом был пронизан сыростью и запахом моря.

Профессор Хитрово также выскочил, чтобы дать последние советы уезжающим «оркестрантам». Наверху, за бугром, плыло где-то первое балтийское облако. Специально для перевозки туч в районы были выбраны дороги, близ которых не было ни деревьев, ни телеграфных проводов.

Погонщики туч - pic_23.jpg

Очередь зашевелилась. Трактористы подъезжали сразу в промежутки между несколькими парами мачт и тут же выезжали с наполненным неводом. Вскоре можно было следить, как расползались облака по всему району.Там и сям плыли они в сумерках за далекими холмами, тракторов под ними не было видно. Еще часа два, и потемневший луг опустел. Профессор Хитрово послал телеграмму в Балашов, чтобы саратовскую ветку отключили до утра и ввели бы там в действие камышинское направление.

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ

Шура не спала всю предыдущую ночь, пока пар путешествовал по просторам Украины, и не присела ни на минуту весь день, отмечая его движение по Харьков — Балашовской дороге. Сейчас, когда берег опустел и последние остатки водяного пара таяли над Волгой, Шура почувствовала, как она устала. Она не в силах была ехать домой и решила лечь в конторе тучепровода на столе. Ей казалось, что она уснет, как только ляжет, но усталость была слишком велика, сон бежал от нее, в голове кружились невода, вскипали клубы пара, свистели, гудели, грохотали дядины инструменты. Она не в силах была радоваться, что осуществилась так быстро двухлетняя ее мечта, и не только ее мечта — мечта нескольких поколений всей династии Хитрово.

— Дядя! — крикнула она вдруг. — Миллиард пудов — это много?

Старик Хитрово ответил из-за фанерной перегородки сердитым голосом:

— Спи, юла! Я устал.

Шура начала считать: миллиард пудов перевести в тонны, разделить на двести миллионов жителей и на триста шестьдесят пять дней… Но она была скверным арифметиком, сбилась, и пришлось начать все сначала.

— Припек не забудь, — неожиданно сказал дядя за стеной. Видимо, он тоже не спал и делил пуды на жителей.

Шура представила себе, что она идет по тучным, золотистым нивам и каждый колос кланяется ей тяжелой головкой. Душный, предгрозовой день. На Шуре цветной сарафан, золотистые косы цвета колосьев вокруг головы, и тот, кто идет рядом с ней, молча гладит взглядом Шурин висок, и щеку, и каждый виток туго заплетенных кос.

Шура краснеет (она всегда легко краснеет). Но ей так приятно, что она нравится этому человеку — самому лучшему из всех, кого она встречала. Он похож на этого черноволосого летчика с упрямыми сжатыми губами и колючими глазами; он добродушный и терпеливый, как Нерубин; он веселый и разговорчивый, как Василий…

— Дядя, ты любил когда-нибудь?

Слышно, как профессор сердито перевернулся на другой бок.

— Безобразие! Пристаешь с глупостями, спать не даешь! Не смей меня будить больше! Какие-то мечтатели нынче — молодежь!

Шура виновато замолкла, лежала тихо, как мышонок. Несколько минут спустя старик, кряхтя, произнес:

— Что же ты думаешь, я не человек совсем? Так и родился профессором?

Подождав, пока дядя перестал ворочаться, Шура встала и тихонько села на окошко. Начищенная до блеска луна смотрела ей прямо в глаза. От сооружений тучепровода легли на луг четкие тени. Воздух все еще был насыщен экзотическим запахом морской соли и гниющих водорослей. Шура с наслаждением вдыхала его и думала сразу о луне, и о далеком море, о всех городах и областях, по которым шел к ней этот запах, о том, что она счастлива и это невозможно выразить словами.

Затем она обратила внимание, что из окошка соседней комнаты падает желтый квадрат света и на нем шевелится лохматая тень — профессор что-то пишет.

«Ах, так! — подумала Шура. — Велит спать, а сам работает. Дай-ка я его напугаю».

Она тихонько вылезла из окна, нагнувшись подкралась к соседнему, оперлась руками на подоконник и сказала басом:

— А чем вы здесь, люди добрые, занимаетесь?

Смущенный профессор одной рукой прикрывал распахнувшийся пиджак, другой — карту, на которую он наносил что-то красным карандашом. Но Шура была уже в комнате. Она бесцеремонно оттолкнула профессора.

— Что это, дядя? Объясни!

Видя, что все равно он разоблачен, профессор начал говорить, сначала с запальчивой обидой, затем все более увлекаясь:

Погонщики туч - pic_24.jpg